Книга Желтое, зеленое, голубое[Книга 1] - Николай Павлович Задорнов

перевели на свой язык?

— Мы реально смотрим. И вы не забудьте, что на стройке главная рабочая сила — бойцы. Раньше были комсомольцы. Они стали квалифицированными рабочими и руководителями. Людей не хватает, идет набор кого попало.

— Наивняк! — сказал Тишков.

Погасили верхний свет, зажглась стоячая лампа под абажуром. Нина села за рояль.

Она отстегнула накидку и положила на черную лакированную крышку. Заиграла «Лунную сонату», любимую Георгием. У него мать играла. Все стихли словно примиренные. Настороженность исчезла в глазах жены Домбровского. Георгию захотелось плакать.

Вохминцев тихо сказал:

— Будет Нина Александровна учить наших детей, — и умолк.

Тишков заерзал, словно не желал поддаваться общему настроению. А Сапогов тронут был более видом Нины, ее руками и лампой с абажуром… не тем, какая музыка, а что играют у него в доме. Вообще все это очень здорово было, по его мнению. Георгий понял это, почувствовал, не видя своих соседей, но безошибочно. Ему казалось, что звуки, которые так волнуют всех, — ударяются рядом с ним во что-то, как в два тюфяка, и сразу гаснут. Это ощущение бывало у него и на концертах, когда в первые ряды слушать знаменитого музыканта засядут пузачи, бог знает откуда явившиеся. Георгий стал сердиться на жену. Он подумал, что деловые люди умны, сдержанны, пока не попадут в студию к художнику, там у некоторых начинаются ухмылки. Другие насупятся и сопят. Третьи судят умно, тонко, переживают. И сейчас что-то в этом духе…

«Георгий с ней одногодок, — думал Сапогов. — Он еще мальчишка, она в расцвете! Разве ей не скучно? Он — талант? Ушла от мужа, выскочила за мальчишку… Держится с подчеркнутым уважением. Неужели ничего не замечает? Или притворяется? Разве такая девочка? Наивна или хитра?»

Владимир Федорович смотрел на ее плечи, сидя на диване рядом с Георгием и ласково обнимая его своей большой рукой. Раменов щурился, откинув голову. Ласковость сапоговской руки была ему не по душе.

Нину просили играть еще и еще, но она вовремя остановилась и перешла к креслам у лампы, к хозяйке и преподавательнице английского языка — жене инженера Домбровского. Ее усадили, заговорили ласково. А ласка женщин приятней всего, когда заслужишь. Родной взгляд Георгия ободрял.

Но ей надо было вернуться к роялю за накидкой… Она сама не знала, почему оставила ее там.

Сапогов встал с опозданием. Она закрыла плечи и, вся в темном, со светлой головой, снова шла к креслам. Сапогов смотрел на ее стройные ноги в светлых чулках и лодочках.

Сапогов полагал, что его страшную, чертову работу человек не может исполнять покорно, за одну лишь зарплату. Каждый чем-то развлекается, собирает свою коллекцию…

Пластинки заводили, но потанцевать не удалось, у Владимира Федоровича не получается.

После танцев все разбрелись по двухкомнатной квартире. Владимир Федорович, видя, что его жена показывает Георгию семейный альбом, подошел к Нине. Долго и терпеливо молчал. Она разговаривала с Вохминцевыми.

Сапогов сказал, что в краевом комитете партии решился вопрос о приглашении в город одного из лучших московских театров на зиму.

Нине Александровне казалось, что жаль уходить. Она позволила Владимиру Федоровичу задержать свою руку. Сказала, что очень, очень благодарна за вечер.

Сапогов пошел за ней в коридор, не выдержал и пожал ее плечи под накидкой. Поразился — как нежна и тонка кожа.

Нина Александровна растерялась. Плечи ее резко поднялись.

Сапогов хотел извиниться, уверить, что это случайность, но тут вошла жена, Георгий, гости. Он заметил, что Нине стыдно смотреть на него.

Когда гости ушли, в нем вспыхнуло озлобление.

— Ты что, не в духе? — ласково заглянула в глаза жена.

На улице прощались Раменовы и Вохминцевы.

— Да, обязательно приходите, я покажу новые работы. Вы помните мою просьбу? Я жду вас.

— Но мне некогда…

— Надо дописать. Для большой картины…

— Работы по горло. Мы сами давно к вам рвемся. Ольга все тянет, и я хочу.

— Я одна приду в крайнем случае, — сказала Ольга.

Вохминцева беременна. Но никому не говорит пока об этом. Хотелось поделиться с Ниной.

Нина шла домой озабоченная. Спина ее как мешок. Что с ней?

— Что тебе не нравится? — спросил муж.

— Нет, все хорошо! — ответила Нина. Спина ее выпрямилась. Походка стала легче.

— Я вижу, ты вся во власти впечатлений! Это хорошо. Послушай, какой все-таки Сапогов славный. Какие у него ручищи большие и хваткие. Рост хороший. Сложен пропорционально. А какой нос! Прямо классический. У отца был приятель, латышский стрелок, врач, он говорил в таких случаях — баронский нос. Вот Сапогова, я думаю, написать будет легко. Я хочу взять его для картины о людях подвига…

— Почему ты так мало знаешь женщин! — сказала Нина.

— Послушай, я никак не могу понять, что ты мне все твердишь, что я не знаю женщин.

Нина подумала, что слишком поверила в Сапогова. Она еще не успела «перестроиться». Нельзя ниспровергнуть сразу то, во что веришь. Может быть, это недоразумение? Принятая простота обращения?

— Ну что хорошего для тебя, если бы я знал много женщин? Гонялся бы за ними с утра до вечера. Мы почти не пишем и не выставляем картины обнаженного тела. Да и не идет в голову! Я сегодня весь вечер совсем не про красавиц думал.

— Это хорошо?

— Знаю, может быть, плохо. Иногда берет странная тоска и досада… Но вообще ты права, надо изучать женщин. Нельзя замыкаться в кольце одних и тех же тем. Тело — это свобода! Я буду писать тебя… А тебе, наверно, некогда? Ната стесняется при мне ворот расстегнуть.

— А ты попроси ее. Она тебе ни в чем не откажет.

— Ты полагаешь?

— Я вижу по ее глазам. Бедная девочка. Она еще узнает, что значит влюбиться в художника.

Что сегодня с Ниной делается, что она городит! Рассуждает как мещанка! Георгий ничего не понимал. Или это прилив чувственности? Почему? Общество влияет? Ничего подобного никогда ей не приходило в голову. Она так чисто смотрела всегда… и на все…

А ее обижало, что он не может и не хочет понять ее.

— Если бы ты даже попросил Нату позировать обнаженной, она согласилась бы.

— В этом не было бы ничего особенного, ведь я художник. Но почему ты вдруг заговорила об этом? Что ты хочешь сказать? Ты судишь, как жена инженера, а не друг и спутник художника! И если тебе кажется, что намерение мое было бы нечисто, то как бы ты приняла такую мою просьбу к Нате?

— Ну какие пустяки! С мужчинами всякое случается… Даже с теми, которым совершенно веришь.

Она хотела бы